avgustovskij_b._vystrely_nad_pispekom [Кыргызстан]

Б. АВГУСТОВСКИЙ

Литературный Киргизстан. — 1967. — № 12. — С. 11-27. 1917-1918 гг. — События февральской революции в Пишпеке.

Ряд лет Б. Августовский работал в учреждениях здравоохранения Киргизии. Служил в армии, в составе армейского госпиталя участвовал в войне против империалистической Японии, сейчас живет во Владивостоке.

Б. Августовский — один из первых комсомольцев Пишпека. Этим его воспоминания и интересны.

Мы приехали в Пишпек осенью 1914 года. После Москвы странным показался этот уездный городишко, на заросших травой улицах которого паслись телята, лежились в лужах свиньи и гуси. В диковинку были арыки, из которых пили и в которых же полоскали белье и чистили казаны, одноэтажные домишки, то срубленные русскими плотниками, то слепленные кашгарскими устачи, прямые, строго расчерченные улицы, выводившие в степь. Поражал базар — пестротой лиц и одежд, говора и товаров, дразнящим ароматом дынь и восточных яств. Как вкусны были только что вытащенные из тандыра узбекские лепешки или обжигающие дунганские пирожки! А сухая дунганская лапша, жгучая от перца и горячая как огонь! Мы, гимназисты, не променяли бы ее ни на какие другие деликатесы.

У меня было много товарищей, в том числе и такие великовозрастные, как Дмитрий Никольский. Их год в то время призывался на войну, и парни, надеясь хоть на время избавиться от фронта, всерьез подумывали о школе прапорщиков. Я часто проводил время с Колькой Бочкаревым. Сын состоятельных родителей, владея лошадью, ружьем и парой охотничьих собак, он был, по сравнению с нами, настоящим богачом!

Я ходил с ним на рыбалку и охоту, ездил за сеном на заимку бродил по горам.

Зимние вечера проходили скучно. Кроме кинотеатра «Эдиссон», в Дубовом парке идти было некуда.

Разнообразие вносили каникулы. По праздникам везде устраивались семейные вечера, и мы с Николаем охотно их посещали. Мы танцевали и веселились в обществе его двоюродных и троюродных сестер.

Вот так мы и дожили до семнадцатого года.

Февральская революция, свержение царя, свобода.

Долой букву ять, латынь и греческий! Долой церковь! В печку: катехизисы! Нет вывески: «Пишпекская казенная мужская гимназия». Вместо вывески — грязное пятно.

Итак, мы получили права. В чем заключались они? Для нас это было туманно. Наш представитель заседал в совете педагогов, что давало возможность хоть немного, но влиять на его решения! Мы даже получили негласное право курить. Во всяком случае, наш классный наставник Воронкевич не грозился оставить без обеда; теперь он скромно отворачивался или старательно делал вид, что ничего не замечает.

Нередко можно было услышать:

— Что-то теперь будет? Может, снова царя поставят?

От множества мнений, порой самых разнообразных, голова могла пойти кругом.

Для нас же было ясно одно: жить стало интересней, веселей.

Осенью в нашем классе появился новый ученик. Среди наших серых гимназических курток и брюк его синие галифе, хромовые сапоги и зеленая гимнастерка выделялись за версту. Он был подобен белой вороне среди черных собратьев.

Добродушие и честность новичка заставили нас с уважением относиться к нему впоследствии, а пока нас крайне интересовало лишь то, что Миша прибыл к нам из кадетского корпуса, расформированного в Ташкенте. Фридэ был местный, и здесь у его отца был домик. Отец с двумя старшими сыновьями служил в армии. Дома же были мать и сестренка, темноволосая и некрасивая девочка. Мы заслушивались рассказами Мишки о корпусных порядках, муштровке, офицерских придирках и издевательствах старших учеников над младшими. Мишка от души радовался своему избавлению от корпуса.

Летними вечерами излюбленным местом встреч молодежи была дубовая аллея, все ее кварталы ниже церкви. Тенистые деревья, близость Дубового сада, откуда доносилась музыка, привлекали сюда парней и девушек со всего города. Допоздна звучали здесь девичьи и мужские голоса, тренькала балалайка, басовито урчала гитара.

В Пишпеке был обычай: понравились парень с девушкой друг другу и тотчас же прилепят девушке эпитет — «милка». Все относились покровительственно к парочке, и никто не мешал этой

чистой, ребячьей дружбе. Что мы только не выделывали в честь своих избранниц! Выкалывали их имена на руках, писали на скамейках, вырезали на деревьях. А какая оживленная переписка шла между нами! И разве можно вспомнить без улыбки о том, что роль почтальона играл, сам того не подозревая, наш преподаватель закона божьего Никольский?

Пока он сидел на уроке, кто-нибудь из учеников просил разрешения выйти и там, в коридоре, прятал все предварительно собранные записочки за обшлаг его рясы. Проведя уроки у нас, Никольский надевал рясу и отправлялся в женскую гимназию. Там точно так же кто-нибудь выходил во время урока в коридор и забирал «почту». Я доставил искреннее удовольствие Никольскому, когда впоследствии рассказал ему о наших проделках. Это был порядочный и добрый человек. Он знал всех учеников и вызывал к доске только по имени.

Приехали наши бывшие одноклассники, а теперь только что испеченные прапоры: Дмитрий Никольский и Михаил Кирьянов. Они щеголяли в новенькой офицерской форме, при кортиках. Говорили они с нами, конечно, только покровительственно.

Как-то раз Леонид Бруй говорит:

— Борька, приходи сегодня к нам, Степан приехал.

Ленька, Ленька. Никогда не забуду я вашей семейки и тебя, безалаберный, но веселый парень, каким ты сохранился в моей памяти.

Жилось ему трудно. Впрочем, как и многим другим. Ходили мы в залатанных ботинках, кое-как одетые, но унывать не унывали.

Отец Леньки был переселенческим чиновником. Он ушел на войну в 14-м году, и с тех пор семья жила в ожидании его возвращения.

…Тротуаров не было, и я изрядно помесил грязь, пока добрался до тюрьмы, напротив ворот которой в добротном доме жила семья Бруй. Темнело. Навстречу мне, от казармы, шел высокий солдат. К дому мы подошли одновременно, но в сумерках мне не удалось его хорошо разглядеть. Я лишь подумал, что, возможно, это тот самый Степан, о котором рассказывал Леонид.

Вот и калитка. Степан толкнул ее и вошел первым, так как я пропустил его вперед.

Мы вошли в комнату, поздоровались. Солдат снял папаху. Теперь можно было его рассмотреть. Русые, коротко остриженные волосы, серые глаза, простое неприметное лицо.

Так вот он каков, Степан!

Однажды к Ленькиному отцу пришел наниматься парень. Спорый на работу, веселый и ласково относившийся к мальчишкам, I работник полюбился семье Бруй. Через два года Степан ушел вместе с хозяином на войну, и дом осиротел вдвойне.

Три года пробыл на фронте Степан, а вернувшись, стал

захаживать к своим бывшим хозяевам. Это был будущий военный комиссар Пишпека — Степан Жевакин.

От него мы узнали о Ленине, о политике большевиков, мы стали задумываться, почему бедияк-киргиз должен за кусок хлет 6а, порой черствого, работать целыми днями на полях русских кулаков? Я видел, с каким пренебрежением относились в зажиточных домах к рабочим, батракам и особенно к киргизам и ка- захам. Но все это раньше проходило мимо сознания, и только теперь, после разговоров с Жевакиным, я всерьез стал задумываться над этим.

Городской голова Пушников ушел в отставку в начале 1918 года. К власти пришли люди, больше привыкшие держать в руке винтовку, чем перо.

Из школы довольно быстро исчезли сынки богачей. Наши старые друзья, новоиспеченные офицеры продолжали было форсить в своей форме, но, получив весьма недвусмысленное предупрежу дение со стороны солдат-фронтовиков, быстренько переменили костюмы. Моментально слетела с них напыщенность и важность, они стали гораздо скромнее и любезнее.

Никольский и Пономарев предложили свои услуги новой власти, и как военспецы были направлены работать в военкоматы.

Наш союз «учащейся молодежи» кончил свое существование. Был создан «Союз коммунистической молодежи».

Георгий Подварков и Леонид Бруй были его организаторами и заправилами всех дел.

Жизнь в городе текла относительно спокойно, если не считать отдельных случаев грабежей. Для наведения порядка в ноч- ное время в помощь милиции был создан отряд самоохраны из горожан. Все мужчины по очереди должны были ночью нести вооруженную охрану города. Мне тоже выпало ходить с винтовкой вдоль улиц, коротая часы в беседе с напарником. Пришлось пережить и несколько неприятных часов. Во время первого Верненского мятежа нас арестовали красногвардейцы, приняв за ка-зачьих разведчиков. Особенно свирепствовал маленький солдат с рыжей бороденкой. Он настойчиво добивался нашего расстрела, а когда все пришло в ясность, тот же самый солдатик настойчиво угощал нас махоркой и все толковал об ошибках.

Время было суровое. Фронтами гражданской войны Средняя Азия была отрезана от России и Сибири. Беловодское, Сокулук, Покровка, Лебединовка, Черная Речка, Каракунуз и другие окружающие Пишпек села жили настороженно. Везде кулаки готовились к борьбе с новой властью. Они собирали и копили силы. К осени в городе стало тревожнее, и только нам, ребятам, это пока еще не было заметно.

Зимой ударили сильные морозы. Как-то в декабре, во время перемены, кто-то из ребят закричал: «Стреляют!» Мы кинулись во двор. Действительно, из верхней части города, со стороны казарм доносилась стрельба. Слышались то залпы, то одиночные

выстрелы. Что это? Куда девались учителя? Мы мерзли, со двора никто не уходил. Прошло больше получаса. Стрельба не утихала. Мы выбежали на улицу, но там не было ии души.

Потом показался учитель Бутин. Ои почти бежал, полы расстегнутого пальто хлопали по йогам.

— Что случилось, почему стреляют? — посыпались вопросы, когда Бутин поравнялся с нами.

— Что я могу сказать? — растерянно передернул он плечами,— по-видимому, что-то нехорошее.

— Ну, а уроки-то будут?

Бутин замахал руками:

— Какие уроки, бегите по домам.

Испуская радостные вопли, мы кинулись за книгами и тужурками. В момент оделись и, похватав сумки, ринулись вон.

Вот мы и за калиткой. Попутчиков — человек пять, не больше.

— Ого, нашего полку прибыло,— кричим мы, увидев выбегающих с Ташкентской улицы учениц женской школы. Начинаются расспросы изрядно струсивших девчонок. Мы дерем нос кверху и с видом знатоков плетем бог знает что, еще больше пугая их.

Впереди, выше почты, скопился народ. Подходим к толпе и узнаем, что по поперечной улице идти опасно, так как со стороны казарм стреляют по прохожим.

Что же делать? Если не перебежишь улицу, домой не попадешь. Ленька предлагает бежать.

Телушкин тоже не прочь, и приглашает девчат рискнуть вместе с нами. Те не решаются. Но мы их уговорили и, выбрав момент, ринулись через дорогу.

Раздался выстрел, за ним другой, потом несколько сразу. Самое страшное было поскользнуться и упасть, тогда человек стал бы хорошей мишенью. Но все обошлось, еще бросок, и мы за спасительными деревьями. Теперь уже нас не видно, можно перевести дух.

На той стороне еще стоят прохожие. Мужчины, видимо, устыдившись, что мальчишки утерли им нос, решили последо- вать нашему примеру. По ним тоже стреляли, но и они перебежали благополучно. Тогда бросилось несколько женщин. По ним не стреляли. С визгом и криком через дорогу бросились и все остальные.

Дома меня встретила перепуганная бабушка.

— Ах, боже ты мой, где же Валя? — беспокоилась бабушка о матери. Мать пришла часа через два. Она-то и рассказала о причинах стрельбы. Оказалось, что кулаки Беловодского и Сокулука,

организовавшись под предводительством эсеров, подняли еосста ние против советской власти. Они завязали бой в Военно-Анто новке, а потом послали кавалерийский отряд для налета на город Отряд обошел фронт горами и внезапно напал на казармы. Солдат там было в это время мало, и некоторые здания мятежника/у удалось захватить.

Мятежников и красные части разделяла лишь казарменная пло- щадь. Так как улицы были прямые и хорошо просматривались — ходить по ним было небезопасно.

Однако на другой день мы помчались к казармам. Увиденное потрясло нас. Трупы людей и лошадей, лужи застывшей крови. Мороз сковал трупы в самых причудливых позах. Винтовки, стрелянные гильзы, шашки, пики, шапки, рукавицы валялись по всей улице.

Дня через два в Пишпек со стороны Верного вошел 1-й Совет- ский Пишпекский полк под командованием Логвиненко. А на другой день по нашей улице пронеслась вверх упряжка крепких коней, легко тянувшая полевое орудие и зарядный ящик. Артилле- ристы установили орудие в самом верху Мещанской улицы, и ча- са через три орудие заговорило.

Вскоре к пушечным залпам присоединились скороговорка пу- лемета и одиночные выстрелы. Потом донеслось «Ура», шум сра- жения постепенно отдалялся. Как мы потом узнали, мятежники не выдержали атаки красных войск и бросились бежать. Пехота, ка- валерия, пулеметные тачанки преследовали бегущих, нанося им значительный урон.

Так было покончено с Беловодским мятежом. А в Дубовом I саду вырос невысокий холмик братской могилы, где были похоро- нены красногвардейцы, павшие в бою за революционный Пишпек.

…Уехал Колька Бочкарев и уехал совершенно неожиданно. Бочкаревы узнали, что на Бухарский фронт прибыл Михаил Фрун- зе. А надо сказать, что Иван Ефимович, Колькин отец, и мать Ми- хаила Васильевича Фрунзе — Мавра Ефимовна были родные брат и сестра. Сначала Колька служил в охране поезда Главкома стрел- ком, потом стал дежурным адъютантом. Брал Бухару, был в Хан- ском дворце, искупался в дворцовом хаусе и получил тропиче- скую малярию. Парню не могли помочь никакие лекарства. Страшные головные боли, боли до одурения, до бредового со- стояния изо дня в день преследовали его.

В Крыму ему полегчало. Теперь стало шалить сердце, и после разгрома Врангеля его демобилизовали.

По возвращении Колька рассказывал о взятии Перекопа, о Черном море, о своей жизни в Москве. На память о боевых днях он привез порок сердца и новенький двенадцатизарядный вин- честер английского производства.

Пришла весна, с ней и конец занятиям. Никаких экзаменов! Вывели отметки по успеваемости, дали справки об окончание

кредней школы, и вот мы полноправные граждане. С месяц я погулял по городу, а затем отправился на биржу труда. ‘ Так началась моя трудовая жизнь.

Отдел заготовок Упродкома. Начальник отдела — Иван Семен- чвнко, бывший солдат-фронтовик. В его распоряжении два стати- стика: старший — пожилая женщина, и младший — я. Учет шел по старой системе, пуды, фунты и золотники фигурировали в каждой сводке. Кряхтит, пыхтит Семенченко над нашими сводками и обя- зательно спросит мою старшую о правильности исчисления. I Потом сведения идут к Упродкому Сокуренко. Это была гроза (для всего личного состава Упродкома. Моя начальница и настав- ница, услышав еще в соседней комнате сердитый бас Филиппа Артемьевича, нервозно начинала перебирать бумаги, словно в них затерялось что-то жизненно для нас важное и именно в эту ми- нуту позарез необходимое.

I Суров был бывший артиллерийский унтер-офицер, а ныне уезд- ный комиосар продовольствия. Среднего роста, коренастый и ши- рокоплечий, Сокуренко вихрем носился по уезду, наводя порядки на заготпунктах. Время было тяжелое, хлеб заготовлялся с тру- дом, не было бумаги, чернил, топлива. Зимой мы работали в не- топленном помещении. Чернила замерзали, и мы отогревали их своим дыханием-

Иногда у нас устраивались субботники. Мы чинили мосты, до- роги и летом с удовольствием шли на эти работы, привлекавшие нас возможностью вырваться лишний раз на свежий воздух, к велени и солнцу.

Однажды ночью я проснулся от стука в дверь. Это было для ме- ня привычно, так как мать, вернувшись к своей старой профессии акушерки, ночами частенько уходила по вызовам к роженицам. Я подошел к двери: I — Кто там? I — Телушкин.

I Телушкин в то время был секретарем уездного комитета ком- сомола. Я открыл двери. Темно. У крыльца несколько человече- ских фигур. I — Что случилось?

I — Потом узнаешь, одевайся и пошли. Скажи дома, что ухо- дишь на несколько дней. Пусть не беспокоятся, все будет в по- рядке.

1С тужуркой в руках я вышел на улицу.

I По дороге Николай рассказал мне, что в Верном — восстание, Я Уком партии постановил мобилизовать всех членов партии и комсомольцев на борьбу с мятежниками. I Мы шли в казарму. Там мы должны были получить оружие, а Латем — отправиться в распоряжение штаба.

I Нас было человек десять, потом подошло еще несколько ре- ) бят. Нам выдали новенькие винтовки и патроны. Подсумок, штык, погон для винтовки—I аот1 и закончено наше_вооружение.

И «Литературный КнргЛстан», РБ КирГИ ~!С’